В глубине комнаты, чуть освещённой слабыми лучами заходящего солнца, плачут мать и дочь. И маленькая девочка, съёжившаяся, точно это она — виновница случившейся беды, всхлипывает.

Допив до дна напиток счастья, так просто уронить и разбить кубок. Но как горько, найдя дорогу к счастью и находясь уже у самой цели, пережить ужас разбитых надежд!..

Солнце клонилось к закату.

Чернорабочий Башир, получив заработную плату, возвращался домой, прикидывая в уме, кому он должен отдать долги, в которые влез за время болезни. У него оставалась ещё небольшая сумма, на которую он решил купить фруктов своей дочке.

Правда, надо бы купить и платье, но не хватает денег. По улице стройными рядами шли чисто одетые, радостно улыбающиеся девочки. Их вела учительница.

Башир остановился, залюбовавшись ими. Как они беспечны, опрятны и милы! И вспомнил свою дочь.

“Бедняжка, бегает босая, в грязной, старой рубашонке. Вот если бы её нарядить так же, как она выглядела бы тогда! Диляра очень миловидна. Если её приодеть получше, она будет красивей всех остальных. Ах, хоть бы и она была среди них!”.

Мысли эти смутно мелькали в голове Башира. Вдруг у него возникло необычайное желание. Осмелев, чего с ним прежде никогда не бывало, он шагнул к учительнице.

— Ханум!

И осёкся, растерявшись, не зная, как продолжать. Учительница подняла на него большие глаза.

— Прости, ханум. Просьбу к тебе имею. У меня есть малолетняя дочь. Посоветуй, как мне быть, куда отдать её?
Он ждал, что за такое дерзкое обращение учительница рассердится на него, скажет что-нибудь нехорошее. Но та, глядя на его морщинистое, смущённое лицо, видя в его глазах робость, спросила:

— А сколько лет твоей девочке, дядя?

Слово «дядя» взволновало Башира. Хорошо одетая и образованная ханум вдруг называет его «дядей».

— Восемь лет, — ответил он.

— Хоть сейчас и поздно, но всё же приведи её. Устроим как-нибудь. Пусть учится.

— Когда привести? Куда?

Условились1, что завтра Башир отведёт девочку в школу.

— Да продлит Аллах твои дни! — с благодарностью произнёс Башир. —Да возвысит он твою службу!..

И пошёл, обрадованный и счастливый.

— Какая она милая, — думал он об учительнице. — Оденется девочка получше, будет учиться. Может, со временем станет учительницей, как эта. Но как идти в школу необутой? И что скажет жена?

Он остановился в нерешительности. Повернул к базарной площади. Купив пару поношенных башмаков и старое платье, направился домой.

Диляра встретила его в одной рубашонке, хотя уже стояла зима. Ухватила его за полу.

— Это что, папа? Чьи это башмаки? — спрашивала она в недоумении.

Давно уже Башир не приносил домой таких вещей. Особенно поразили дочку башмаки, которых никто в доме не носил. Да что башмаки, даже простых чувяков2 не было у них. Вышедшая на голос Диляры мать удивлённо застыла в дверях.

— Что это? Уж не сошёл ли ты с ума?

— Не говори так, жена. Я затеял одно дело.

— Чьи это башмаки?

— Я купил их.

— Правду скажи, чьи?

— Говорю же, купил. Это ещё что! А ну, дочка, умойся и примерь это платьице.

— Да что с тобой случилось?

— А то, что завтра я возьму Диляру в школу.

— Как в школу?

— Да, да, в школу. Я же сказал тебе, что затеял одно дело. Я уже говорил с учительницей. Такая милая, такая добрая женщина.
Сказала, чтобы я привёл девочку. Ну, дочка, умойся поскорее.

Диляра быстро оделась. Счастью её не было предела. Могла ли она, всегда с завистью смотревшая на других детей, подумать, что когда-нибудь у неё самой будут башмаки?

— А ну, повернись, вот так. Дай-ка посмотреть на тебя! Вот какой красавицей стала! Постой, зашнурую!

И Башир, забыв все горести и заботы, принялся с увлечением одевать дочь. Башмаки, хоть и не новые, были точно по ноге Диляры.

— Да ты совсем, как хозяйская дочь. А ну, жена, подан мне таз, а , ты, дочка, станцуй.

Он стал играть на тазе, как на барабане, а Диляра, расцеловав его, начала плясать.

Утро выдалось пасмурное. Всю ночь шёл дождь, превративший улицы в непролазное болото. Это расстраивало планы Башира.

Жил он на немощёной1 Сальянской улице, где грязь доходила до колен, потому могли запачкаться башмаки Диляры, чего Башир никак не мог допустить.

Но учительница ждала. Нужно было идти во что бы то ни стало, если б даже перевернулся весь мир.

Он одел Диляру, и они пошли. Пройдя несколько шагов, остановились. Узенькая улица представляла собой сплошное болото. Башир то и дело глядел на башмаки Диляры. Каждый комочек грязи, прилипший к ним, приводил его в отчаяние. Свернув в переулок, они снова остановились: было совершенно невозможно передвигаться дальше.

Не видя другого выхода, Башир взял девочку на руки и зашагал прямо по грязи. Вдруг у него увяз чувяк. Он хотел вытащить ногу, но потерял равновесие и грохнулся в грязь. Девочка вся выпачкалась, а Башир от сильной боли в колене едва не потерял сознание. Нога оказалась прорезанной большим осколком стекла. Из раны лилась кровь.
Они кое-как вернулись домой. Кровь не останавливалась. Собрались соседи. Рану посыпали золой, наложили паутину, вспомнили и про разные другие средства, но ничего не помогало. К тому же обнаружился вывих ступни. Башир весь корчился от боли.

Позвали костоправа. Ногу вправили и перевязали. До самого вечера Башир не переставал стонать, а ночью боли так усилились, что он стал неистово кричать.

На крики собрались соседи. Каждый что-нибудь советовал, однако ничего не помогало. Наконец, решили вызвать врача, но это оказалось невозможным.

— Как врач дойдёт сюда по этим тёмным улицам? Надо взять извозчика, а он потребует уйму денег, — сказал котельщик Ахмед.

— Да хотя бы и были деньги, как проехать извозчику? — заметил слесарь Самед.

И долго ещё толковали соседи. Потом разошлись, оставив стонавшего больного, у которого начался сильный жар.

Промучился бедный Башир дней шесть. Пригласить врача он так и не смог. Наконец, котельщик Ахмед взвалил его на спину и отнёс в больницу.

Осмотрев его, врачи нашли перелом кости и загрязнение раны. Пришлось Баширу лечь в больницу.

Спустя двадцать дней несчастного Башира привезли домой. Нога уже не очень болела: она была отрезана выше колена.

И вот Башир молча смотрит на голодного ребёнка и жену, которую душат слёзы.

Как будут жить теперь эти несчастные?

Он отводит печальные глаза.

Его взгляд падает на башмаки, стоявшие в нише. И, вспомнив о чём-то, он не может удержаться и громко плачет.

Ах, как близко было счастье!